Икотница

Ехал мужик один и ночь его в пути застала, страшно на дороге, разбойники в тех краях водились, и видит вдруг, изба стоит прямо посреди леса, огонёчек в окне светится, вот и попросился он на ночлег в ту избу. А в...
Ехал мужик один и ночь его в пути застала, страшно на дороге, разбойники в тех краях водились, и видит вдруг, изба стоит прямо посреди леса, огонёчек в окне светится, вот и попросился он на ночлег в ту избу. А в той избушке старуха жила, такая старая, что и не скажешь сколь ей лет. Накормила она мужика с дороги, да разговор повели, что да как. И зашла у них речь о чудесах всяких, старуха-то и поведала мужику вот какую историю.

В селе одном помещик жил. И была у него дочь, такая язва, что не сыскать такой второй. На работников отцу доносила, неправду говорила, а тех плетью наказывали за того, чего те не делали. С малых лет сердце у ей злое было, что ей в руки не попадёт, тому конец. Живая ль душа, иль вещь какая. Цыплят руками душила, утят ногами топтала, на мать-отца кричала, а уж дворовый люд и вовсе за людей не признавала. А мать с отцом лишь посмеиваются:

- Ай да, Лизавета, ай да озорница!

Ни за что её не наказывали, сроду она прута не знала, баловали её и холили, ну и вырастили её злыдня злыдней. Её и сватать-то никто не хотел, хоть и давал отец за ей богато приданое. Кому такая жена нужна? Она ведь со свету сживёт! А время идёт, Лизавете уж двадцатый год пошёл, она в девках сидит. Скоро и в перестарки уж запишут. От такого, значит, положенья, помещичья дочь совсем с цепи сорвалась, лютует, спасу от её никому нет.

И вот в один день, на ранней заре, лишь только первые петухи пропели, проснулся весь двор от того, что вопит кто-то страшным голосом. Вроде как по-собачьи, а не собака. После завыл, как вон волки на луну зимой воют. Аж мурашки по коже у всех пробежали. Что такое? Высыпали работники во двор, а там вот что творится — посреди двора в одной ночной рубахе сидит на корточках Лизавета, волосы распущенные во все стороны торчат, путанные-перепутанные, лицо белое, под цвет рубахи, глаза дикие, рот оскалила, и лает. А помещик с супругою вкруг неё пляшут, пытаются в дом затащить, да не могут близко подойти, кидается она на них.

Встали люди как вкопанные, глядят на неё, крестятся, а она обвела всех мутным взглядом, и как закричит снова, да только теперь уж по петушиному. Попятились бабы да мужики, спрятались в свой угол, оттудось подглядывают. Кое-как уволокли хозяева дочь свою в хоромы. Да только и оттуда слыхать было, как Лизавета то кукарекает, то квакает, то хохочет, то ревёт. День проходит, другой, а всё по прежнему. На помещике и его жене лица нет. Они уж из города дохтура вызвали, осмотрел он Лизавету и велел давать ей настойку каку-то да порошок глотать. Да только не было толку от тех снадобий.

Тогда велел помещик знахарей созвать, которые в окрестных деревнях живут. Нашли таких. Один как приехал, сразу с порога и сказал, мол, икотка к ей пристала. Очертил он круг кочергой и говорит Лизавете:

- А ну, вставай в круг.

А та не может. Стоит и глядит зло на знахаря того. Тогда тот красный платок взял да на голову ей накинул, запрыгала Лизавета, не своим голосом закричала, сорвала с себя платок да кинула вон, вынул тогда знахарь из сумы своей воды крещенской да плеснул Лизавете в лицо, осела она на пол, осунулась вся, притихла. А знахарь родителям и говорит:

- Кого она обидела крепко? Вспоминайте.

Те и не знают, что сказать. Девка-то их чисто чёрт, всем от неё зло, как тут упомнишь все её проказы, да и то дело — родители те проказы и не считали за зло, так, озорство одно вроде. Молчат, значит. Ну знахарь им и говорит снова:

- Напоил кто-то девку вашу квасом, с тем квасом и икотку ей подсадил, оттого она и лает, и кричит.

- Что за икотка? - спрашивают те.

- Порча такая, - знахарь отвечает, - На плесени её колдун вырастил, а после в квас добавил, да выпить дал. Попробую я лечить вашу дочь, да только не знаю будет ли толк.

Остался тот знахарь при доме. Стал Лизавету лечить. Одно-другое, ничего не помогает. Так и уехал ни с чем. После него ещё много ведунов приезжало, да только ни от кого из них толку-то не было.

И в один из дней решили помещики дочь свою в монастырь везти, к чудотворной иконе. Монастырь тот далеко располагался, три дня пути. Всю дорогу Лизавета икала да лаяла. Как добрались да к иконе её повели, стала она вырываться, припадок с ей сделался. Но всё ж таки приложили её к образу чудотворному. И сразу обмякла она. А как очухалась, глядят родители — совсем как прежняя дочь их стала. Глядит глазами разумными, речь завела грамотну. Обрадовались они, и слов нет как! На другой день домой собрались. Только отъехали с версту от монастыря-то, как начала Лизавета снова брехать по собачьи.

Что делать? Бегом развернулись да скорёхонько обратно ворочались. И снова у иконы хорошо ей стало. Во второй раз тронулись помещики в путь и снова та же беда. Лишь отъехали чуть, забрехала Лизавета да завыла. И в третий раз то же самое. Пока в храме находится девка — хорошо ей, как за ворота выедут — снова беснуется. Ну и оставила игуменья Лизавету у себя в монастыре, будешь, мол, пока тут жить, со всеми на молитвы ходить, а дальше видно будет. И родителям сказала:

- Раньше, чем через полгода не приезжайте.

Уехали помещики домой одни.

 

Вот прошёл назначенный срок. Поехали помещики навещать чадо своё. Прибыли и не видят нигде дочь свою. Перепугались они:

- Ах мы, - бают, - Дураки старые! Доченьку единственную оставили, да поди уж её тут и в живых-то нет!

Тут к ним игуменья идёт.

- Что, мол, такое? Отчего рыдаете?

- Да где ж дочка-то наша, Елизавета Дмитриевна?

Махнула рукой игуменья, туда, мол, идите, там и найдёте Елизавету. Пошли помещики, у самих ноги трясутся. Боятся к могиле прийти. Зашли они в сад и видят — ходит среди деревьев девица, в сарафане простом, платочке беленьком, чётки в руках перебирает, губы тихо молитву шепчут. Подошли они к ней и спрашивают:

- Не видала ли ты, милая, Елизаветы здесь, дочь это наша?

 

Повернулась к ним девица, тут они и ахнули. То Лизавета и была. Да только совсем другая она сделалась. Лицом посветлела, глаза ясные, лучистые, улыбка кроткая, ресницы опущены, вся тихая, так и идёт от неё тепло какое-то. Обнялись, обрадовались, всплакнули. Диву даются помещики, что с их дочерью стало.

- Ну поедем, мол, теперь домой, Лизонька!

А дочь им и отвечает, не поеду, мол, я домой. Решила я здесь остаться. Плохо я жила, зло людям творила, вот душа и заболела. А теперь хорошо мне, не лишайте вы меня этой радости.

Долго родители бились, и плакали, и уговаривали, и грозились. Она на своём стоит. Хочу, мол, в монахини пойти. Так и не договорились. Уехали родители. Думают, приедем через месяцок, авось одумается девка. Ну а как приехали через месяц, она уже встретила их в чёрных ризах, а глаза так и светятся.

- Теперь, - говорит, - Меня сестрой Серафимой зовут.

Обняли родители дочь, благословили её да и домой уехали. Поняли они, что так тому и быть. Вот какое дело-то было.

 

- Да, дела, - говорит мужик, - А ты-то бабушка откуда услыхала ту историю? Рассказал кто из проезжих?

- Отчего из проезжих? - улыбнулась старуха, - Сама я своими глазами всё и видала. И Лизавету знала.

Подивился мужик.

- Знать ты в том селе жила?

- В том, - отвечает старуха, - В самом помещичьем доме.

- Вон оно что. А кто ж икотку навёл, так и не узнали?

Помолчала старуха, а после и сказала:

- Я и навела, сынок. А после и сняла сама. Когда время пришло. Что глядишь? Думаешь ведьма я? Так и есть. Да ведь, согласись, Лизавете-то на пользу моё зло пошло. Так-то.

Ваша Елена Воздвиженская

Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓

Икотница