Алжирская война Французского Иностранного легиона — 1 часть

В 1954-1962 гг. Иностранный легион принимал участие в боевых действиях в Алжире, где Фронт национального освобождения (ФНО) начал боевые и террористические действия против французской администрации, «черноногих» и сочувствовавшим им соотечественников. Лишь в 1999 году во Франции события тех лет официально признали войной, до того времени говорили об операциях по «восстановлению общественного порядка».

«Черноногие» и evolvés

В середине XIX века алжирские арабы и берберы впервые близко познакомились с европейскими поселенцами. Это уже были не корсары-ренегаты, которые и раньше достаточно активно селились на побережье Магриба, и не солдаты вражеских армий, а фермеры, ремесленники, торговцы, представители интеллигенции, чиновники французской администрации. Первое, что бросилось в глаза аборигенам в облике новых соседей, – непривычные и невиданные раньше черные ботинки и сапоги. Именно из-за них они назвали европейцев «черноногими». Это слово со временем стало практически официальным названием европейского населения Алжира. Более того, Pieds-Noirs (буквальный перевод этого слова на французский) их стали называть и в метрополии. «Черноногих» называли также франкоалжирцами или колонами. Сами же они себя часто называли просто «алжирцами», а коренных жителей этой страны – арабами и мусульманами.

При этом далеко не все «черноногие» были французами. Поскольку любой европеец, родившийся в Алжире, получал французское гражданство, в общины «черноногих» вошли жившие здесь итальянцы, мальтийцы, португальцы, корсиканцы и евреи, но особенно много было испанцев. В когда-то принадлежавшем Испании Оране, например, в 1948 году больше половины «черноногих» имели испанское происхождение (в этом городе даже была арена для корриды). По утверждению Noël Favreliere, написавшего «Очерки французского журналиста о национально-освободительной войне алжирского народа» («Le désert à l'aube»), к «черноногим французам» боевики ФНО в целом относились лучше, чем к алжирским европейцам другого происхождения.

Отношения между коренным населением Алжира и пришлыми европейцами нельзя было назвать абсолютно безоблачными, особенно на первых порах: слишком велика была разница в культуре и традициях, случались и эксцессы. Однако вспомним, сколько раз в своей истории французы увлечённо и с большим энтузиазмом резали и убивали даже не англичан, испанцев и немцев, а друг друга. В не таком уж и далёком от нашего времени 1871 году они разгромили и буквально залили кровью свою собственную столицу, убив в ней до 30 тысяч коммунаров и потеряв около семи с половиной тысяч штурмовавших город солдат (среди которых было немало легионеров). Только в июле того года было расстреляно 10 тысяч человек. Вполне подходящими причинами для расправы тогда считались итальянская или польская фамилия, «косой взгляд» на солдата или жандарма, недостаточно веселое выражение лица и даже выдававшие пролетарское происхождение мозолистые руки. Так что жаловаться на двойные стандарты жители Алжира не могли – все было «по-честному»: «прекрасная Франция» в те времена была одинаково жестока и к «своим», и к «чужим». В случае мятежа или волнений французские власти Алжира с арабами и берберами поступали не хуже, чем власти метрополии с чистокровными французами.

С самого начала Алжир для французов был особой территорией, которую они начали обустраивать как новую провинцию своей страны, и уже в 1848 году он официально стал заморским департаментом Франции. Такого не было ни в соседнем Тунисе, ни тем более в Марокко. И в Алжире французы вели себя совсем не так, как в «чёрной Африке» или во французском Индокитае. Судан, Сенегал, Конго, Чад, Вьетнам и другие заморские территории были бесправными колониями, Алжир – «африканской Францией». Уровень жизни в Алжире, безусловно, был ниже, чем в Нормандии или Провансе, но в его развитие французы вкладывали немалые средства. «Черноногий» Альбер Камю, отец которого был эльзасцем, а мать – испанкой, уже в XX веке, говоря об уровне жизни в Алжире, писал о «бедности, как в Неаполе и Палермо». Но, согласитесь, что Палермо и Неаполь – это всё же не Абиджан, не Каес и не Томбукту. Экономические показатели Алжира постоянно росли, и в материальном отношении алжирцы жили не только не хуже, а намного лучше соседей.

Фархата Аббаса, одного из лидеров алжирских националистов, нельзя назвать франкофилом. Он был основателем партии «Алжирский народный союз» и «Демократического союза алжирского манифеста», в 1956 году поддержал ФНО, в 1958 году стал первым председателем Совета министров Временного правительства Алжирской Республики (располагалось в Каире), а в 1962 году два дня был главой независимого Алжира.



Но в 1947 году Фархат писал:


Высказывание очень странное и вызывающее чувство недоумения. Фархат вроде бы не отрицает очевидного, но вы обратили внимание на фразы: «с точки зрения европейца» и «широко удовлетворяющих потребности европейского элемента»?

То есть дороги, порты, водохранилища, общественные службы и образовательные учреждения, по его мнению, нужны были только европейцам? А что же арабы и берберы Алжира? Им все это было без надобности? Или они не имели права даже наступить на асфальт либо сесть на поезд и передвигались не по дорогам, а вдоль них?

Кстати, номера домов в касбе (старом городе) Алжира тоже появились при французах. До этого найти нужное здание было почти невозможно, и даже у старожилов можно было узнать лишь адрес соседей, проживающих с ними на одной улице. Впрочем, и это сейчас часто ставится в вину колонизаторам: мол, это делалось для полицейских нужд и преследовало цель окончательно закабалить и поставить под контроль французской администрации свободолюбивых детей пустыни.

Для нескольких поколений «черноногих» именно Алжир был домом и родиной, и многие из них никогда не были ни во Франции, ни в Европе. В этом было главное отличие «черноногих» от европейцев французских колоний, которые ехали в Тонкин или в Марокко лишь на время, чтобы, заработав средства, вернуться в Париж, Руан или Нант. А ещё Алжир был первым и главным домом Иностранного легиона, именно поэтому легионеры так отчаянно и яростно сражались за него: с боевиками ФНО, а потом и с «предателями де Голля».

В середине XX века «черноногие» уже заметно отличались от французов, живущих в метрополии: они были особой субэтнической группой, и, сохраняя европейский облик и культуру, приобрели новые, свойственные только им черты характера и поведения. У них даже был свой диалект французского языка – патауэт. И потому вынужденное переселение во Францию после изгнания из Алжира и процесс адаптации в новой среде не были для них лёгкими и безболезненными.

С другой стороны, в городах Алжира появилось большое количество европеизированных арабов (их называли evolvés – «эволюционировавшие»), которые нередко получали образование в колледжах и университетах метрополии и являлись проводниками французской культуры среди местного населения.





Но даже и среди не затронутых европеизацией коренных жителей Алжира было немало тех, кого вполне устраивали новые порядки и новые возможности. У крестьян появились новые рынки сбыта своих продуктов и возможность покупки дешёвых (по сравнению с временами деев) промышленных товаров. Молодые мужчины охотно вступали в подразделения алжирских стрелков (тиральеров) и эскадроны спагов, которые органично вошли в состав французской армии, сражаясь за империю во всех концах света.

Жизнь тех, кто не желал активных контактов с новыми властями, практически не изменилась. Французы сохранили на местах традиционный институт старейшин, чиновники не лезли в их дела, ограничиваясь сбором налогов, а прежних правителей-деев и их приближенных можно упрекать в чём угодно, но только не в горячем желании повысить благосостояние своих подданных и сделать их жизнь лёгкой и приятной.

Посмотрим несколько фотографий, иллюстрирующих смешение цивилизаций во французском Алжире.

Это интерьер собора Африканской богоматери города Алжира. Надпись на стене гласит: «Богоматерь Африканская, молись за нас и за мусульман»:


Вот такие фотографии можно было сделать до начала войны на улицах Алжира:



На этой фотографии две «черноногие» европейки спокойно идут по улице Константины:


А вот так мирно выглядела площадь алжирского города Немур в 1947 году:


Итак, Алжир был настоящим домом «черноногих», но, оставаясь европейцами, они искренне пытались принести частицу Европы на свою новую родину. Столетнее пребывание «черноногих» в Алжире изменило облик городов этой страны. Майору первого парашютного полка Эли Сен Марку алжирский квартал Баб Эль-Уед показался похожим на испанские города островов Карибского моря, а язык его обитателей (franсaoui) он назвал «смесью каталонского, кастильского, сицилийского, неаполитанского, арабского и провансальского диалектов».



Другие авторы новые кварталы алжирских городов сравнивали с городами Прованса и Корсики.

Но «европейская Африка» не состоялась. Через сто с лишним лет относительно мирного сосуществования Алжир были вынуждены покинуть не только потомки европейских поселенцев, но и многие коренные жители, которых националисты объявили предателями.

Трагическое противостояние в Алжирской войне

Итак, начнем наш рассказ об алжирской войне 1954-1962 гг. Она малоизвестна в нашей стране, а между тем она была весьма кровопролитной и носила характер гражданской: расколола общество Алжира на две части.

С одной стороны, оказалось, что далеко не все арабы и берберы Алжира являются сторонниками идеи независимости и не все рады стараниям ФНО освободить их от «французского колониального гнета». В начавшейся войне часть коренного населения Алжира, прежде всего европеизированные evolvés, выступила союзниками французов.

Возможно, вы видели фотографии основателя Национального фронта Жана-Мари Ле Пена с повязкой на левом глазу (которую он вынужден был постоянно носить на протяжении 6 лет, и потом периодически надевал).


Травму он получил в 1957 году на митинге в поддержку кандидата от движения «За французский Алжир»: получил удар сапогом в лицо. Казалось бы, ничего особенно удивительного в этом происшествии нет. Но, оказывается, что капитан Иностранного легиона получил эту травму не в ходе боевых действий, а в «нерабочее время», и кандидатом, защищая которого пострадал Ле Пен, был алжирский араб – Ахмед Джеббуд (Ahmed Jebbude).

В последние дни Четвертой республики именно «черноногие» и выступившие в защиту Французского Алжира генералы потребовали от центральных властей равноправия для мусульман. И даже лидеры экстремистской организации OAS (о которой будет рассказано позже), вопреки распространенному мнению об антиарабском характере их деятельности, заявляли, что сражаются не только за «черноногих» европейцев, но и за весь народ Алжира, который собираются предать центральные власти Франции. Врагами в равной степени они считали как лидеров и боевиков ФНО, так и де Голля и его сторонников. Посмотрите на плакаты этой организации:





Арестованный после попытки военного переворота апреля 1961 года командир Первого парашютного полка Иностранного легиона Эли Сен Марк заявил на суде, что присоединился к мятежникам по соображениям чести: не желал предавать миллионы верящих во Францию арабов и берберов Алжира – и ни у кого эти слова не вызвали ни удивления, ни саркастической и снисходительной улыбки.

Трагедия Harki

Уже с 24 января 1955 года во многих городах и деревнях страны были созданы «Мобильные группы безопасности» и «Группы местной самообороны», в которых служили арабы, желающие защитить свои дома и близких от экстремистов. Их называли «арки» (harki – от арабского слова «движение»). Отряды Harki были и во французской армии, об одном из них будет рассказано в другой статье. И, надо сказать, что численность Harki (до 250 тысяч человек) значительно превышала число боевиков ФНО, которых даже накануне получения независимости было не более 100 тысяч.



Основная масса коренного населения Алжира была настроена индифферентно, но боевики ФНО сумели запугать этих людей, жестоко расправляясь с «предателями». Посмотрев советский фильм «Никто не хотел умирать» (снятый на Литовской киностудии литовским режиссером и в оригинале на литовском языке в 1965 году), вы поймёте, какова была ситуация в Алжире в те времена.



Судьба алжирских Harki была печальной. Подсчитано, что за годы войны и во время последовавших после эвакуации французских войск репрессий погибло около 150 тысяч членов таких групп. Де Голль фактически бросил основную часть Harki на произвол судьбы – было эвакуировано лишь 42 500 человек из 250 тысяч. Да и те, что оказались во Франции, были размещены в лагерях (как иностранные беженцы), где находились до 1971 года. В 1974 году их всё же признали ветеранами боевых действий, с 2001 года во Франции 25 января отмечается «День симпатии (национальной признательности) к Harki».

В написанной в 2009 году книге «Мой последний раунд» Марсель Бижар, рассказ о котором мы начали в статье «Иностранный легион против Вьетминя и катастрофа при Дьенбьенфу», обвинил де Голля в предательстве алжирских мусульман, сражавшихся на стороне французской армии.

В 2012 году Саркози признал вину Франции и принёс Harki официальные извинения.



А в современном Алжире Harki считаются предателями.

Раскол во французском обществе

С другой стороны, на первых порах некоторые из «черноногих» (которых было около 1 миллиона 200 тысяч человек) выступили на стороне националистов ФНО, наивно полагая, что те всего лишь борются за социальную справедливость. Лозунг националистов «Гроб или чемодан» для этих людей (которые были алжирскими французами в 3-4-м поколениях и именно эту страну считали своей родиной) стал полной неожиданностью.

Более того, алжирских националистов поддержали в левых кругах Франции, на их стороне воевали анархисты и троцкисты – коренные парижане, марсельцы и лионцы.

Жан-Поль Сартр и другие либеральные интеллигенты призывали французских солдат к дезертирству (точно так же призывали русских солдат дезертировать и сдаваться боевикам российские либералы во время первой чеченской кампании).

В 1958 году после серии нападений алжирских боевиков на парижских полицейских (были убиты 4 из них) власти арестовали несколько тысяч сторонников ФНО, разгромив 60 подпольных групп и предотвратив террористические акты в аэропортах, метро, телецентре, а также попытку заражения водопровода. Либералы в это время называли методы работы французских спецслужб «гестаповскими» и требовали улучшения условий содержания арестованных боевиков.

А в последние годы и месяцы существования Французского Алжира началась другая гражданская война – между сторонниками и противниками Шарля де Голля и его политики. И чистокровные французы вновь не щадили друг друга. OAS охотилась на де Голля и других «предателей». Де Голль приказал пытать арестованных оасовцев и объявил их фашистами — людей, многие из которых, в отличие от него, после капитуляции Франции в 1940 году не писали воззвания из Лондона, а с оружием в руках сражались с немцами и были настоящими героями французского Сопротивления.