Недавно минула очередная годовщина Мюнхенского соглашения 1938 года. Вопреки возможным ожиданиям, в этой публикации не будет очередного дежурного возмущения действиями Британии и Франции, направленными на сговор с Гитлером. Вместо этого здесь будет приведена жесткая и откровенная без всяких экивоков оценка сущности и политики самого пострадавшего – межвоенного Чехословацкого государства, вина которого в собственном уничтожении не меньше, чем участников сговора.
Для начала отметим, что возлагать вину на англо-французов за Мюнхен в отрыве от их системной политики в русле Версальского мира глупо. Ведь Чехословакия – это целиком и полностью искусственное детище Версаля. Причем детище довольно уродливое. Если кто-то всерьез считал, что искусственно созданное многонациональное образование, отношения между народами которого полны глубоких исторических противоречий, будет жить долго и счастливо, то нужно констатировать либо глупость, либо сумасшествие. Но на самом деле, ни глупости, ни сумасшествия, конечно же, не было, все было точно просчитано версальскими манипуляторами, целенаправленно закладывавшими мины замедленного действия (была ведь заложена и вторая мина – Югославия). Не зря же французский маршал Фош в свое время сказал, что Версальский мир – это не мир, а перемирие лет на 20.
Еще раз – ни чехи, ни словаки не боролись за свою независимость от Австро-Венгрии вооруженным путем, подняв, скажем, гипотетическое восстание в период войны, когда ситуация для «лоскутной империи» становилась все сложнее и сложнее. Напротив, милостью победителей в Первой мировой войне национальную независимость и свое государство одним росчерком пера получили те, кто вообще-то во время этой самой войны воевал в австро-венгерских окопах. Между прочим, в начале 1917 года чешское представительство в составе австро-венгерской монархии официально одобрило объявление войны странам Антанты.
Конечно, чехословаки воевали за блок Центральных держав без особого восторга, они часто сдавались в плен (нам их сдача в наш плен вообще вышла боком в 1918-м), но сути дела это не меняет. Они пришли на все готовое, пожалованное им теми, кому на тот момент это было выгодно. А когда планы поменялись, и выгодным стало иное, то изначальных подопечных быстренько слили. «Я тебя породил, я тебя и убью» - только и всего. То есть, еще раз, - обвинять Англию и Францию нужно не в Мюнхенском сговоре (он – лишь одно из следствий Версальской системы), а в создании и навязывании Европе самой Версальской системы, главная цель которой – дальше разжечь не решенные Первой мировой войной противоречия, и подготовить Вторую.
Подавляющее большинство населения новообразованного государства составляли чехи, словаки и немцы. При этом, если у чехов было два национальных образования (Богемия и Моравия), у словаков одно (плюс еще одно у русинов на востоке), то немцы, которых в Чехословакии было, между прочим, больше, чем словаков, были лишены какой-либо автономии вообще. Хотя большая часть легкой и тяжелой промышленности, двигавшей чехословацкую экономику, благодаря чему межвоенная Чехословакия входила в первую десятку мировых экономических держав, была сосредоточена именно в Судетенланде – немецком регионе Чехии. В том числе и индустриальный гигант «Шкода». То есть, регион, являвшийся по сути экономическим локомотивом страны, не имел даже своей автономии.
Чехословакия была единственным государством на пространстве Центральной и Восточной Европы, умудрившемся в межвоенный период остаться демократическим, в то время как во всех остальных странах не западной Европы рано или поздно устанавливались фашистские или хотя бы просто правореакционные режимы. Вот перечень стран с годом прихода к власти таких режимов:
Австрия (Дольфус) – 1933
Болгария (Цанков) – 1923
Венгрия (Хорти) – 1920
Германия (Гитлер) – 1933
Греция (Метаксас) - 1936
Италия (Муссолини) – 1922
Польша (Пилсудский) – 1926
Румыния (король, позже Антонеску) – 1938
Югославия (король) – 1929
И лишь Чехословакия на этом фоне сохраняла демократический режим. Что, чехи, в отличие от окружающих, всегда питали историческую тягу к свободе и демократии, и вопреки послевоенной разрухе и мировому экономическому кризису могли демонстрировать чудесную устойчивость к популизму и слева, и справа, и желанию «твердой руки»? Не смешно. Такое происходит лишь тогда, когда в стране все хорошо с экономикой и, хотя бы отчасти, с социальной системой. И у Чехословакии, в отличие от соседей, действительно все было с этим хорошо.
Во-первых, как уже сказано выше, наличие первоклассной индустрии, фактически подаренной чехам победителями в Первой мировой войне вместе с государственностью, обеспечивало относительно неплохую занятость и экономический рост. Во-вторых, не будем забывать, что бывшие пленные военнослужащие Чехословацкого корпуса, фактически запалившего гражданскую войну в России и контролировавшего во время своего сибирского вояжа немалую часть золотого запаса развалившейся империи, прихватили с собой при возвращении на новообразованную родину довольно приличное количество царского золота. Да такое, что некоторые возвратившиеся офицеры попросту открывали свои банки. Таким был, например, «Легиабанк», вскоре ставший крупнейшим банком Чехословакии.
Таким образом, пока большая часть Европы бедствовала в пучинах экономического кризиса, Чехословакия нагуливала жирок на немецкой промышленности и русском золоте, и вполне могла себе позволить играться с демократией и либерализмом. Совершая при этом и во внутренней, и во внешней политике ошибку за ошибкой.
Собственно, главная ошибка чешской внутренней политики заключалась в упорном игнорировании интересов немецкого населения и нежелании предоставить ему какую-либо автономию. И это притом, что изначально жестко античешски было настроено вовсе не большинство судетских немцев, которых, согласно общепринятой теперь официальной точке зрения, принято обвинять в бескомпромиссном фрондерстве и позиции «пятой колонны» по отношению к тогдашней Чехословакии. Многие авторитетные немецкие политики и общественные деятели Судетенланда, как, например, Роберт Майер-Хартинг, призывали углублять внутреннее сотрудничество и кооперацию между чехами и немцами, и полностью поддерживали целостность Чехословацкого государства. И даже лидер Судето-Немецкой партии Конрад Генлейн, до того, как перешел на позиции нацизма и принял помощь и покровительство Гитлера, был, скорее, правоконсервативным политиком, и поначалу не желал распада Чехословакии. Но ни Масарик, ни Бенеш не собирались оценивать ситуацию объективно, и своим предубеждением по отношению к судетским немцам настроили против себя уже немалое их число, которое начало видеть в стремительно усиливающейся соседней Германии своего естественного покровителя.
Но если ты даешь внутренний повод для агрессии против себя внешнему врагу, то грамотной внешней политикой в этом случае будет являться приобретение своих собственных внешних покровителей, не менее, а в идеале – и более сильных, чем твой враг. И без неуместного торга - тут ситуация «не до жиру – быть бы живу». И что мы видим – чехословацкое руководство юлило, пыталось лавировать между Францией и СССР; возможно, и понимая, что реальная военная помощь в случае угрозы может быть оказана только Советским Союзом, тем не менее, обуславливало необходимость советского вмешательства непременно аналогичным же шагом со стороны Франции, пытаясь выгадать сомнительные внешнеполитические дивиденды и запутывая ситуацию. Вот, например, высказывание чехословацкого замминистра иностранных дел К. Крофта в связи с подписанием советско-чехословацкого пакта о взаимопомощи:
«Этот пакт не означает, что мы хотим изменить направление своей политики с западного на восточное. Мы не хотим односторонне связываться с Россией, понимая свою принадлежность к Западной Европе»
Предельно откровенно.
И вот тут мы подходим к главному. На самом деле, если объективно оценивать ситуацию, то свои высокие покровители Чехословакии особо и не были нужны (разве что для подстраховки). Вспомним, чем она располагала. А располагала она в 1938 году более чем миллионом (а при мобилизации – и более чем 2-мя миллионами) солдат, отличной «шкодовской» бронетехникой, ну и мощными укреплениями в Судетах, которые и сами по себе являлись естественными географическими преградами. Вермахт же образца 1938 года был малосопоставим даже с вермахтом образца 1939 года (перед началом Второй мировой), не говоря уже о той железной машине смерти, какой он стал в 1941-м.
Нет смысла здесь приводить цифры и данные по соотношению сил; при желании их всегда можно найти как в соответствующих источниках, посвященных предвоенному периоду, так и в исторических публикациях известных сайтов, например здесь. Просто посмотрим на таблицу.
Как видно из нее, соотношение сил Германии и Чехословакии в 1938 году было вполне сопоставимым, и это еще если не учитывать мощного оборонительного рубежа в Судетах с противотанковыми укреплениями, дотами и фортами. Для германских вооруженных сил этого периода гипотетическое военное вторжение в Чехословакию в случае ее активных оборонительных действий не то, что не оказалось бы легкой прогулкой, но, скорее всего, обернулось бы тяжелым поражением. Или, в лучшем случае, боевой ничьей, которая все равно была бы равнозначна для Германии поражению (тактическая цель не достигнута, войска обескровлены, перспективы военно-политического доминирования в Европе серьезно отдалились).
В 1938 году у Гитлера попросту не было сил, необходимых и достаточных для того, чтобы гарантированно разгромить Чехословакию, и он, шантажируя англо-французов развязыванием войны, вероятнее всего, просто блефовал. Ему потому и было жизненно необходимо это Мюнхенское соглашение с Западом, что он реально отдавал себе отчет в недостаточности своих сил и ресурсов для вторжения и оккупации Чехословакии. Зато именно с переходом в его руки промышленных мощностей «Шкоды», не говоря уже о реквизиции действующей чешской бронетехники после окончательной оккупации Богемии и Моравии в 1939 году, стало тем по-настоящему первым определяющим шагом по пути превращения вермахта в действительно опасную угрозу для всей Европы.
То, что Гитлер был до поры до времени гораздо более осторожным политиком, чем многие считают, и тщательно просчитывал возможные последствия, подтверждает хотя бы факт того, что ремилитаризация Рейнской области была им произведена лишь в 1936 году, через три года после прихода к власти. То есть, целых три года провозглашенный великий рейх терпел унизительную для любой великой державы ситуацию, когда она не могла под угрозой военного ответа, который не считался бы агрессией, разместить свои войска на своей же территории. Подразделения вермахта туда вошли только после того, как Гитлеру стало окончательно ясно, что Франция будет бездействовать. Его собственные слова:
«48 часов после марша в Рейнскую область были самыми изматывающими в моей жизни. Если бы французы вошли в Рейнскую область, нам пришлось бы ретироваться с поджатыми хвостами. Военные ресурсы, находившиеся в нашем распоряжении, были неадекватны даже для оказания умеренного сопротивления»
Но именно эта первая уступка Запада, за ней – вялые протесты, связанные с аншлюсом Австрии, и, наконец, соглашение в Мюнхене, послужили основой того, что фюрер стремительно терял какое-либо чувство реальности и осторожность в политике, и наоборот, обретал ощущение безнаказанности и непротивления. Хотя Запад также не проявлял особой прозорливости, поскольку, скормив Гитлеру мощную чехословацкую военную промышленность, малообоснованно стал считать Германию своим тараном против СССР, абсолютно не принимая во внимание то, что рейх может для начала рассчитаться за версальские обиды и с ним самим.
Но, в конце концов, что мешало Бенешу и его соратникам по самоубийству«руководству» Чехословакии не жевать сопли, будучи даже не приглашенными на конференцию, а послать «высокие договаривающиеся стороны» к чертовой матери и приготовиться к реальной активной обороне страны? Что, западные демократии в этом случае отбросили бы всякие нормы приличия и открыто встали бы на сторону нацистского государства, помогая ему проглотить демократическую Чехословакию? Или даже оказали бы в этом военную помощь? Конечно же, это бред, Западу в этом случае пришлось бы просто самоустраниться, заняв позицию наблюдателя за схваткой. Схваткой вполне равных на тот момент по силе противников. Если бы один из них действительно имел желание использовать свою силу.
Было ли отсутствие такого желания продиктовано малодушным стремлением во что бы то ни стало избежать войны и связанных с нею неизбежных потерь? Возможно, но вспомним слова Черчилля:
«Если кто-либо между войной и позором выбирает позор, он рано или поздно обязательно получит и то, и другое»
А что, как не позор, бессловесная сдача своих позиций вполне сильным государством? Получившим вслед за позором уже вскоре и полную военную оккупацию, в полном соответствии с формулой Черчилля.
Но трусостью и малодушием пассивность чехословацкого руководства это вряд ли можно объяснить. В конце концов, оно не могло не оценивать всех имеющихся у него, и более чем достаточных, возможностей защищаться. В отсутствие четких доказательств можно лишь догадываться, но скорее всего, такая необъяснимая позиция Бенеша с ближайшими соратниками была попросту куплена. Теми, кто очень хотел, чтобы чехословацкие мощности достались Германии минимальной ценой. Если какой-нибудь дотошный историк-расследователь поставит себе задачу исследовать максимум возможного о банковских счетах и имуществе каждого из высших чехословацких руководителей того времени, а также их близких и дальних родственников и друзей, наверняка он узнает много интересного и любопытного. Кроме того, свалившийся на чехов в 1918 году подарок в виде суверенитета и мощной экономики, вполне мог быть вовсе и не подарком, но кредитом, который, в конце концов (когда это станет необходимым кредиторам), придется отдать. Этого мы, скорее всего, уже не узнаем.
Итог: при всей агрессивности врагов межвоенной Чехословакии и двуличии ее западных «друзей», ответственность за свою незавидную судьбу несет целиком и полностью она сама. Более того, проявив малодушие ли, продажность ли (это уже не суть важно), Чехословакия в немалой степени сама несет немалую долю ответственности за развязывание в конечном итоге Второй мировой войны. Поскольку могла, и обязана была, защищать свои стратегические ресурсы в виде территорий и индустрии от захвата Германией; все экономические и военные возможности для этого у нее имелись.
Таким образом, следует ли нам сожалеть о судьбе Чехословакии из-за Мюнхена? Разумеется, да, в плане того, что стратегические мощности достались опасному врагу, который в конечном итоге бросил их против нас в 1941-м. Стоит ли сочувствовать самим чехам? Вряд ли, они, по большому счету, получили то, что заслужили. Заслужили своей глупой и недальновидной внутренней и внешней межвоенной политикой.
Как утилизируют автомобили