1. В возрасте шести лет моя подружка по имени Алёна призналась, что хочет стать настоящей принцессой, когда вырастет. Я же заявил, что мечтаю стать богачом, да таким, чтобы скупать фруктовые жвачки целыми блоками и когда вздумается! Тогда Алёна засмеялась мне прямо в лицо и сказала, что это невозможно и моей мечте не суждено сбыться.
Шах и мат, подруга!
2. Каждое утро любимый сынок будил нас в 5:30 утра. При этом ему было совершенно всё равно, выходной ли день или праздники. Делал он это и по будним дням, лишая нас возможности поспать лишние 10–15 минут. В общем, всё, что касалось сна, превратилось для нас с женой в настоящий ад. А сыну между тем было всего два года.
А недавно я вспомнил своего отца, который каждое утро заходил в мою комнату, резко включал свет и будил меня криком: «Я пришёл к тебе с рассветом! Рассказать, что солнце встало!» Потом он шёл на кухню готовить завтрак, при этом громко хлопал дверьми и бренчал посудой.
Теперь я понял, что это была самая настоящая месть!
3. Сын учится в школе, купил ему большой красивый глобус. И только потом я заметил, что на нём нет нашей родной Пензы. Говорю семейству: «Так, проблемка: здесь Пенза не указана». Тогда малой, немного подумав, внёс своё предложение: «Я знаю! Сделаем на её месте дырку! Если потом кто спрашивать будет, мол, что это за дыра, мы сможем ответить, что это же Пенза!»
4. Когда мой дядька оставался приглядеть за мной, мы обычно играли в игру, которую он называл «Карцер». Её суть заключалась в том, что дядя закрывал меня в комнате, выключал свет, а сам исполнял роль строгого охранника. Если я стучал в дверь и просил меня выпустить, то в соответствии с правилами игры я проигрывал. «Это отличная тренировка силы характера и стойкости», — повторял мой заботливый дядюшка. Короче, он не любил, когда кто-нибудь мешал ему смотреть телик.
5. На днях подбежал племяш, а я у него и спросил:
— Димка, сколько лет твоему папе?
— Шесть лет! — уверенно заявил мелкий.
— Каких же шесть?
— Всё верно! Он же папой стал только после того, как я родился!
И не поспоришь…
Почему ученые боятся супермикробов