Йоханесс и Чарльз (Тест №11)

Сегодня два задания попробуем разобрать.

Отрывок из философского трактата Кьеркегора и рассказ Буковски.

Даже навскидку эти произведения - противоположного жанра. Высокоинтеллектуальное эссе у Кьеркегора и "грязный реализм" у Буковски.

И герои - противоположных качеств. Злодей, сосредоточенно препарирующий чужую психику, - у первого, добродушный пофигист и маргинал - у второго.

Однако в обоих произведениях описан механизм эмпатии.

Этика героев - очень разная и обоих по-разному хромает, а развитой эмпатией обладают оба. Оба чувствуют и понимают партнерш, поскольку имеют неплохие границы.

Я специально выбрала настолько разных героев, чтобы показать, что эмпатия не связана ни с чем, кроме границ. Не в моральной сфере лежит механизм эмпатии и не интеллектуальной. Добрые люди могут иметь нулевую эмпатию, злые могут в совершенстве использовать этот инструмент. Умные могут иметь очень слабую эмпатию, глупые сильную.

Эмпатия - инструмент психики, который целиком связан с уровнем сформированности границ. Чем лучше ваши границы (точней осознание своих возможностей и своей субъектности), тем сильней ваша эмпатия.

А хорошая эмпатия всегда вызывает притяжение, то есть создает тот самый полевой магнетизм.

Я опубликую оба отрывка, а вы сравните геров.

Задание 4.

Йоханнес

из трактата С. Кьеркегора «Или-или» (часть «Дневник соблазнителя»)



Йоханнес – пожиратель женских сердец, не раз сравнивавший себя с Мефистофелем. Он не просто соблазняет невинных девушек, он занимается тем, что методично выращивает в их сердце любовь, настолько большой силы, насколько позволяют возможности их природы. Этот образ создан философом Кьеркегором как часть трактата о развитии эстетической любви в любовь духовную. В отрывке из дневника Йоханнес описывает, как он собирается найти жениха девушке, в которую влюблен, и стать ее другом. Зачем?


«Меня занимает вопрос: довольно ли сильна ее женственность, чтобы выдержать огонь размышления; можно ли натянуть струну или придется лишь любоваться ею, как прелестным, воздушным явлением? Ведь и то немало, если вообще удастся найти такую чистую непосредственно-женственную натуру; если при этом возможно надеяться и на идеально-осмысленное развитие ее, то интерес достигает наивысшей точки напряжения.

Чтобы достигнуть моей цели, лучше всего просто навязать ей жениха. Одни только недоумки могут полагать, что подобное вредит молодой девушке. Это справедливо лишь в том случае, если девушка очень нежное эфемерное растеньице, развертывающее свои пышные лепестки лишь для того, чтобы на минуту пленить взор своей блестящей наружностью, которою и исчерпывается все содержание. Такой девушке, конечно, лучше не слыхать о любви заранее.

Если же она не такова, то помолвка принесет ей одну пользу: жених еще ярче оттенит достоинства ее природы, и я, право, не задумаюсь сам подыскать Корделии жениха, если его еще нет налицо.

Жених этот вовсе не должен быть карикатурой – этим ничего не выиграешь, нет, он должен быть вполне порядочным молодым человеком, даже симпатичным и умным, но все-таки далеко не удовлетворяющим ее духовные требования. На такого человека она мало-помалу начнет смотреть свысока и, наконец, потеряет всякий вкус к любви. Она почти перестанет верить в самое себя и в свою поэтическую роль на земле, видя, что предлагает ей действительность. «Так это-то любовь, – скажет она, – только и всего? Немного же!» И ею овладеет чувство какой-то пренебрежительной, скучающей гордости. Эта гордость, которая будет просвечивать во всем ее существе, озарит его ярким нервным блеском, но вместе с тем и приблизит ее к падению.

Итак, в поиски за женихом!.. Прежде всего надо хорошенько изучить ее знакомых – не найдется ли среди них подходящего господина. Положим, у ее тетки никто не бывает, но сама Корделия все-таки посещает некоторые семейства, потому и не надо особенно торопиться с поисками на стороне. Два посредственных жениха, пожалуй, даже могут насолить мне некоторым образом: они опасны именно своими относительными достоинствами. Надо будет хорошенько высмотреть: не прячется ли где-нибудь несчастный воздыхатель, у которого только не хватает духа взять ее монастырский дом приступом. Итак, стратегический план предстоящей кампании всецело основан на интересных и оригинальных положениях – вот орудия борьбы, и они должны быть пущены в ход.

Я сильно ошибаюсь, если ее организация не рассчитана именно на это, если сама Корделия не требует и не дает оригинального, то есть как раз того, чего требую и я. Вообще, по-моему, вся суть в том, чтобы подметить: что в состоянии дать известная личность и чего она вследствие этого требует от других сама. Мои любовные истории всегда оставляют какой-нибудь реальный след в моем существовании; они иногда способствуют даже пополнению пробелов в моем образовании: так, например, я выучился танцевать – для моей первой возлюбленной; французскому языку – для маленькой танцовщицы и т. п. В те времена я еще, как многие другие дураки, попадался на удочку, и меня часто надували на любовном рынке.

Теперь меня надуть трудновато: я сам выучился барышничать. Обыденная сторона жизни, видимо, не представляет для нее особого интереса; доказывается это ее замкнутостью и необщительностью. Надо, следовательно, подыскать нечто другое, что, если и не покажется ей интересным с первого взгляда, зато охватит ее тем сильнее впоследствии именно благодаря своему неожиданно блеснувшему интересу. Средства будут избраны не поэтические, а, напротив, крайне прозаические.

Прежде всего придется несколько нейтрализовать ее женственность прозаическими и слегка насмешливыми рассуждениями, действуя, конечно, не прямо, а косвенно, и притом абсолютно нейтральным оружием – умом. В конце концов она потеряет в собственных глазах всякую женскую привлекательность, лишится таким образом единственной опоры и сама отдаст мне в руки свое духовное «я» – не из любви, нет, а пока еще вполне безразлично.

Тогда-то я вновь начну пробуждать в ней женственность, возбуждая ее все больше и больше... и когда, наконец, она достигнет наивысшего напряжения – заставлю ее столкнуться с какой-нибудь житейской формальностью. Она перешагнет через нее, ее женственность достигнет почти сверхъестественной высоты – и отдастся мне со всей силой свободной мировой страсти».




Чтобы сначала вырастить свою СЗ в поле дружбы
Чтобы она получила опыт любви из плюса и надела корону
Чтобы подобраться поближе и получить власть над ее умом
Чтобы миновать этап галантной подстройки снизу
Чтобы она сама почувствовала себя у него во френдзоне
Чтобы из роли друга цеплять ее насмешками-крючками

Правильный ответ - №2


Задание 10.


Чарльз

из рассказа Ч. Буковски «Самая красивая женщина в городе»


В автобиографическом рассказе Чарльза Буковски видна тенденция, которая есть и в других его рассказах. Несмотря на уродливую внешность, он всегда был очень привлекательным для девушек. Любовные отношения Буковски описывает в жанре «грязного реализма», однако это не мешает увидеть эмпатию главного героя. В отрывке из рассказа описана рыбацкая подстройка снизу. Определите то, что дало герою преимущество в поле.


«Я познакомился с нею в баре на Западной Окраине как-то вечером, через несколько дней после того, как ее выпустили из монастыря. Поскольку она была младше всех, выпустили ее последней. Она просто вошла и села со мной рядом. Я, наверное, – самая большая страхолюдина в городе: может, именно поэтому.

– Выпьете? – спросил я.

– Конечно, почему бы и нет?

Едва ли в нашей беседе в тот вечер было что-то необычное, просто Кэсс такое чувство внушала. Она меня выбрала – вот так всё просто. Никакого напряга. Выпивать ей нравилось, и залила она довольно много. Совершеннолетней не казалась, но ее все равно обслуживали. Может, у нее ксива липовая была, не знаю. Как бы то ни было, всякий раз, когда она возвращалась из уборной и подсаживалась ко мне, во мне шевелилась какая-то гордость. Не только самая красивая женщина в городе, но и одна из самых прекрасных в моей жизни. Я положил руку ей на талию и поцеловал один раз.

– Как вы считаете, я хорошенькая? – спросила она.

– Да, конечно, но тут еще кое-что… дело больше, чем в вашей внешности…

– А меня всегда обвиняют в том, что я хорошенькая. Вы действительно так считаете?

– Хорошенькая – не то слово, оно едва ли отдает вам должное.

Кэсс сунула руку в сумочку. Я думал, она платок достает. А она вытащила здоровенную булавку. Не успел я и пальцем дернуть, как она проткнула этой булавкой себе нос – наискосок, сразу над ноздрями. На меня накатило отвращение пополам с ужасом.

Она взглянула на меня и рассмеялась:

– А теперь? Что сейчас скажешь, мужик?

Я вытянул у нее из носа булавку и придавил ранку своим платком. Несколько человек вместе с барменом наблюдали представление. Бармен подошел:

– Послушай, – сказал он Кэсс, – будешь выпендриваться еще, мигом вылетишь. Нам тут твои спектакли не нужны.

– Ох, да иди ты на хуй, чувак! – отозвалась она.

– Приглядывайте тут за ней, – посоветовал мне бармен.

– С нею все будет в порядке, – заверил я.

– Это мой нос, – заявила Кэсс. – А я со своим носом что хочу, то и делаю.

– Нет, – сказал я, – мне тоже больно.

– Тебе что, больно, когда я тычу булавкой себе в нос?

– Да, больно, я не шучу.

– Ладно, больше не буду. Не грусти.

Она поцеловала меня, кажется, ухмыляясь сквозь поцелуй и прижимая платок к носу. Ближе к закрытию мы отправились ко мне. У меня еще оставалось пиво, и мы сидели и разговаривали. Именно тогда я и понял ее как личность: сплошная доброта и забота. Отдает себя, не сознавая. И в то же время отскакивает обратно в дикость и невнятицу. Ши-ци. Прекрасное и духовное ши-ци. Возможно, кто-нибудь, что-нибудь погубит ее навсегда. Я надеялся только, что это окажусь не я.

Мы легли в постель, и после того, как я выключил свет, Кэсс спросила:

– Ты когда хочешь? Сейчас или утром?

– Утром, – ответил я и повернулся к ней спиной.

Утром я поднялся, заварил пару чашек кофе, принес одну ей в постель.
Она рассмеялась:

– Ты – первый человек, который отказался ночью.

– Да ничего, – ответил я, – этого можно и вообще не делать.

– Нет, погоди, теперь мне хочется. Дай я чуть-чуть освежусь.

Кэсс ушла в ванную. Вскоре вышла: выглядела она чудесно, длинные черные волосы блестели, глаза и губы блестели, сама она блестела… Свое тело она показывала спокойно, словно отличную вещь. Она укрылась простыней.

– Давай, любовничек.

Я дал.

Она целовалась самозабвенно, но без спешки. Я пустил руки по всему ее телу, в волосы. Оседлал. Там было горячо – и тесно. Я медленно начал толкаться, чтобы продлилось подольше. Ее глаза смотрели прямо в мои.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Какая, к чертовой матери, разница? – спросила она.

Я расхохотался и погнал дальше.

Потом она оделась, и я отвез ее обратно в бар, но забыть Кэсс оказалось трудно. Я не работал и спал до двух, вставал и читал газету. Как раз отмокал в ванне однажды, когда она зашла с огромным листом – листом бегонии.

– Я знала, что ты будешь в ванне, – сказала она, – поэтому принесла тебе кое-что, прикрыть эту штуку, дикарь ты наш.

И кинула мне лист прямо в ванну.

– Откуда ты знала, что я буду в ванне?

– Знала.

Почти каждый день Кэсс заявлялась, когда я сидел в ванне. В разное время, но промахивалась она редко, и всякий раз при ней был листок бегонии. А после мы занимались любовью".



Был тактичен и галантен
Чувствовал гордость, что она выбрала его
Просил не колоть себя, потому что ему больно
Видел в ней личность и духовную сущность
Дал понять, что секс - не главное
Рассмеялся, когда она нагрубила ему

Правильный ответ - №3.